Неточные совпадения
Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь,
заплакав и изнемогая
от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
Девочка говорила не умолкая; кое-как можно было угадать из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь вечно пьяная кухарка, вероятно из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что девочка разбила мамашину чашку и что до того испугалась, что сбежала еще с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и просидела здесь в углу всю ночь,
плача, дрожа
от сырости,
от темноты и
от страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Я не особенно жалела его, хотя
плакала много, это, вероятно,
от страха.
— Ужас! ужас! — твердил он, зажимая уши и убегая
от изумленных дворников. Прибавив к этим суммам тысячу с лишком рублей, которые надо было
заплатить Пшеницыной, он,
от страха, не поспел вывести итога и только прибавил шагу и побежал к Ольге.
— Знаю, я только для красоты слога сказал. И маму вы никогда не обманывайте, но на этот раз — пока я приду. Итак, пузыри, можно мне идти или нет? Не
заплачете без меня
от страха?
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел
от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся
плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не было слышно у Илюшечки.
Наконец пробило одиннадцать, и он твердо и окончательно решил, что если чрез десять минут «проклятая» Агафья не воротится, то он уйдет со двора, ее не дождавшись, разумеется взяв с «пузырей» слово, что они без него не струсят, не нашалят и не будут
от страха плакать.
Казалось, будто этой странной ночью все живет особенной жизнью: кто-то огромный мечется среди метели,
плачет, просит и проклинает, а все остальное несется, налетает, отступает, шипит, гудит, грохочет, грозит или трясется
от страха…
Ничего этого не признает Русаков, в качестве самодура, и твердит свое: «Все зло на свете
от необузданности; мы, бывало,
страх имели и старших уважали, так и лучше было… бить некому нынешних молодых людей, а то-то надо бы; палка-то по них
плачет».
Что же касается мужчин, то Птицын, например, был приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка всё еще в себя прийти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную потребность достоять до конца у своего позорного столба; старичок учитель, мало понимавший в чем дело, чуть не
плакал и буквально дрожал
от страха, заметив какую-то необыкновенную тревогу кругом и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою внучку; но он скорее бы умер, чем ее в такую минуту покинул.
Я и не думал, чтоб
от страху можно было
заплакать не ребенку, человеку, который никогда не
плакал, человеку в сорок пять лет.
Наступила тяжелая минута общего молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у стены, опустив глаза, и только побелевшие губы у него тряслись
от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился на свое место и, закрыв лицо руками,
заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
От едкого запаха тлеющей соломы и палёной шерсти у мальчика закружилась голова, он присел на ступени крыльца и, готовый
плакать, со
страхом ждал, что скажет отец, пристально смотревший на него, взвешивая пораненную руку на ладони здоровой.
Разумеется, все в доме чуть не умирают
от страха, сдерживают дыхание, ходят на цыпочках,
плачут.
Раздирающий душу вопль генеральши, покатившейся в кресле; столбняк девицы Перепелицыной перед неожиданным поступком до сих пор всегда покорного дяди; ахи и охи приживалок; испуганная до обморока Настенька, около которой увивался отец; обезумевшая
от страха Сашенька; дядя, в невыразимом волнении шагавший по комнате и дожидавшийся, когда очнется мать; наконец, громкий
плач Фалалея, оплакивавшего господ своих, — все это составляло картину неизобразимую.
Страх родился среди них, сковал им крепкие руки, ужас родили женщины
плачем над трупами умерших
от смрада и над судьбой скованных
страхом живых, — и трусливые слова стали слышны в лесу, сначала робкие и тихие, а потом всё громче и громче…
Дети, бледные и дрожащие
от страха, побежали с
плачем и воем в сени.
Дуня не
плакала, не отчаивалась; но сердце ее замирало
от страха и дрожали колени при мысли, что не сегодня-завтра придется встретиться с мужем. Ей страшно стало почему-то оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не чувствовала к нему ненависти, не желая ему зла, но вместе с тем не желала его возвращения. Надежда окончательно угасла в душе ее; она знала, что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать
от Гришки.
Эти слова подействовали на меня грубо, я точно заржавела
от них, подумала, что это уже начинается возмездие, и стала дрожать
от страха и
плакать.
В бреду шли дни, наполненные страшными рассказами о яростном истреблении людей. Евсею казалось, что дни эти ползут по земле, как чёрные, безглазые чудовища, разбухшие
от крови, поглощённой ими, ползут, широко открыв огромные пасти, отравляя воздух душным, солёным запахом. Люди бегут и падают, кричат и
плачут, мешая слёзы с кровью своей, а слепые чудовища уничтожают их, давят старых и молодых, женщин и детей. Их толкает вперёд на истребление жизни владыка её —
страх, сильный, как течение широкой реки.
Он был уже не в черной, а в синей поддевке с серебряными цыганскими круглыми пуговицами и уже вытирал рот для поцелуя, когда вдруг вскипевший Колесников кинулся вперед и ударом кулака сбил его с ног. На земле Васька сразу позабыл, где он и что с ним, и показалось ему, что за ним гонятся казаки, — пьяно
плача и крича
от страха, на четвереньках пополз в толпу. И мужики смеялись, поддавая жару, и уступками толкали его в зад — тем и кончилось столкновение.
Муж ее со дня женитьбы своей не выезжал из усадьбы, — он оделся в грубую свиту, опоясался ремнем, много молился и сокрушенно
плакал. Жена ему была утешением: при ней его меньше терзал
страх смерти и
страх того, что ждет нас после смерти. Марфа Андревна защищала его
от гроз воображения, как защищала
от гроз природы, при которых старый боярин падал седою головою в колени юной жены и стонал: «Защити, защити меня, праведница! При тебе меня божий гнев не ударит».
Страх пополз через черные окна в комнату, и Коротков, стараясь не глядеть в них, закрыл их шторами. Но
от этого не полегчало. Двойное лицо, то обрастая бородой, то внезапно обриваясь, выплывало по временам из углов, сверкая зеленоватыми глазами. Наконец Коротков не выдержал и, чувствуя, что мозг его хочет треснуть
от напряжения, тихонечко
заплакал.
Видя себя в таком отчаянном положении, я готов был расплакаться, а мой маленький брат уже
плакал. Он весь посинел и дрожал
от страха и холода и, склонясь головою под кустик, жарко молился богу.
Маменька очень рады были, что у любимого их сынка открылся любимый ими талант, и когда, бывало, батенька покричит на них порядочно, то маменька,
от страха и грусти ради, примутся
плакать и тут же шлют за мною и прикажут мне петь, а сами еще горше
плачут — так было усладительно мое пение!
— Не может быть! — прошептал Вельчанинов в недоумении. Она вдруг бросилась целовать ему руки; она
плакала, едва переводя дыхание
от рыданий, просила и умоляла его, но он ничего не мог понять из ее истерического лепета. И навсегда потом остался ему памятен, мерещился наяву и снился во сне этот измученный взгляд замученного ребенка, в безумном
страхе и с последней надеждой смотревший на него.
Саша
плакала от боли и
страха, а в это время гусак, переваливаясь с ноги на ногу и вытянув шею, подошел к старухе и прошипел что-то, и когда он вернулся к своему стаду, то все гусыни одобрительно приветствовали его: го-го-го!
Одни, обезумевшие
от страха, судорожно хохотали, кричали и
плакали, два-три человека громко читали молитвы по-латыни, третьи, бледные, стиснув зубы, с гордостью смотрели на палачей.
— Не
плачь!.. может, найдётся.. — тихонько прошептал он, но, заметив, что она не слышит его утешения, отодвинулся ещё дальше
от неё, думая, что, наверное,
от отца достанется ей за эту потерю. И тотчас же ему представилось, что отец, большой и чёрный казак, колотит её, а она, захлёбываясь слезами и вся дрожа
от страха и боли, валяется у него в ногах…
Плач замер, и
от этого в палате стало еще печальнее и тоскливее. Белые стены были неподвижны и холодны, и не было никого живого, кому можно было бы пожаловаться на одиночество и
страх и просить защиты.
И он сделал так, как решил.
Плача, замирая
от страха и стыда, полный надежд и неопределенного восторга, он вошел в свою дачу, направился к жене и стал перед ней на колени…
— Ты что? — закричал он на Филипка. Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил. — Да ты кто? — Филипок молчал. — Или ты немой? — Филипок так напугался, что говорить не мог. — Ну так иди домой, коли говорить не хочешь. — А Филипок и рад бы что сказать, да в горле у него
от страха пересохло. Он посмотрел на учителя и
заплакал. Тогда учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят, кто этот мальчик.
И каждый раз после свидания Михаил Михайлович чувствовал себя так возвышенно, словно видел в прекрасном сне дворец и лакеев в красных с золотом ливреях, а Таисия
плакала, хваталась за костлявую грудь и до полуночи сдавленно визжала над головой величественной маман, трясшейся
от страха: она и в
страхе была величественна.
— Я
плачу, но не
от горя или
страха, а
от умиления перед самой торжественной минутой моей жизни и оттого, что люблю тебя.